Бойцовый кактус. Весьма застенчив
Собрано с пары сайтов. Понравилось, очень читабельно написано, хотя за достоверность не ручаюсь. Делюсь.
читать дальшеСозерцание
Восприятие окружающего у японца и европейца отличается кардинально. Вероятно ключ к этому различию - СОЗЕРЦАНИЕ. Западный человек, русский человек всегда наблюдает за окружающим. Взгляд его скачет, он сосредотачивает свое внимание то на одном, то на другом, как бы вглядываясь в это. Для японца же характерна тяга к СОЗЕРЦАНИЮ. Когда японец СОЗЕРЦАЕТ он не выделяет какой-то отдельный объект для наблюдения, а как бы растворяет свое внимание в восприятии всего в целом, всей панорамы. Он вглядывается, вслушивается, вчувствуется в целый мир лежащий перед ним. И когда получается растворить, расширить точку внимания - в раскрывшуюся дверь восприятия обрушиваются образы, звуки и ощущения целокупного мира, симфония взаимодействия всего со всем. В этом момент он только часть мира, не противопоставленная ему (субъектно-объектные отношения), а включенная в него, открывшаяся ему. Для японца, как ни для кого красота - это прежде всего гармония, гармония себя со всем бытием вместе. В момент СОЗЕРЦАНИЯ "Я" как бы растворено в мире, оно только воспринимает, наслаждается гармонией мира и с миром. "Я" ничего не хочет, не проявляет своей воли, рациональности. Он в этот момент НЕ ДУМАЕТ, его мысли не скачут с предмета на предмет. Это на самом деле медитация, которой инстинктивно обучен каждый японец. Эта медитативная причастность гармонии, по мнению японцев, очищает их душу, их карму, возвышая из низменного грязного мира хаоса в возвышенный чистый мир небесных божеств. Поэтому это не просто хорошо, это самое важное, необходимое для любого достойного человека.
Именно культ красоты и природы и является, по сути, национальной религией японцев. Красота присутствует в природе всюду и от человека требуется лишь зоркость, чтобы увидеть ее. Более того - не увидеть эту красоту в окружающем - значит показать свою кармическую деградацию, выявить погружение в неупорядоченный хаос, загрязненный низ бытия, в ад. И наоборот - причастность красоте и гармонии себя и природы, мира говорит о возвышении души человека в небесные благие божественные чистые кармические области. Отсюда понятно почему именно эстетическое чувство, а, не, например, моральная принципиальность, аскеза, т.е. этическое чувство, является важнейшим для японца. Поступить не красиво - значит в любом случае не правильно, плохо, гадко. Если же поступок красив - он не может быть плох по определению, даже если этот поступок связан с самым грязным - смертью.
Жажда общения с природой граничит у японца с самозабвенной страстью. Причем любовь эта вовсе не обязательно адресуется одним только захватывающим дух крупномасштабным красотам -- предметом ее может быть и травинка, на которой обосновался кузнечик; и полураскрывшийся полевой цветок; и причудливо изогнутый корень -- словом, все, что служит окном в бесконечное разнообразие и изменчивость мира.
Чувство изящного, наклонность наслаждаться красотою свойственны в Японии всему населению от земледельца до аристократа. Уже простой японский крестьянин -- эстет и артист в душе, непосредственно воспринимающий прекрасное в окружающей природе. Нередко он совершает отдаленные путешествия, чтобы полюбоваться каким-либо красивым видом, а особенно красивые горы, ручьи или водопады служат даже объектом благоговейного культа, тесно переплетаясь в представлениях простолюдина с конфуцианскими и буддийскими святынями.
Из этого культа красоты, стремления жить в согласии с ней и возникло японское искусство. Стремление к гармонии с природой - ее главная черта. Так, японские архитекторы возводят свои постройки так, чтобы они сливались с окружающей средой, были открыты ей. Вообще же вопросах вкуса японцы очень просты и превыше всего ценят естественность, как и показывает их образ жизни.
Четыре мерила прекрасного. Итак, связь красоты и природы для японца неразрывна. Природа для него - естественный правильный ход вещей, прекрасный мир в целом, а не что-то противостоящее культуре, цивилизации. Красота и естественность для японцев - понятия тождественные. Все, что неестественно, не может быть красивым. Но ощущение естественности можно усилить добавлением особых качеств. Вот ключевые эстетические категории в Японии, оказавшие огромное влияние на развитие искусства и образ жизни японцев.
1. Саби - буквально - патина, ржавчина - пропитанность стариной, временем, естеством, полученная естественным образом в своем естественном месте. Время способствует выявлению сущности вещей. Поэтому японцы видят особое очарование в следах возраста. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелый камень в саду или даже обтрепанность - следы многих рук, прикасавшихся к краю картины. Все, что сумело накопить в себе и сохранить протекавшее через них время, сам окружавший их мир, послужить этому миру - с особой силой отсылают к общению с этим миром, к правильному к нему отношению.
2. Ваби - прелесть на вид слабого, малого, скромного, покоряющего своей правильностью, внутренней чистотой, искренностью и достоинством, это чарующее одиночество вещей на своем месте. Выдающийся мастер чайной церемонии Сэн-но Рикю, создатель ритуала ваби-тя ("простой, уединенной чайной церемонии"), предписания которого остаются в силе по сей день, уподоблял дух ваби "цветку, который расцвел на увядшем дереве, или клочку травы, пробивающейся сквозь снежный покров, - другими словами, жизненной силе, проявившейся в чужом окружении". Скромная прекрасная Золушка за ночными трудами в доме мачехи, отказавшаяся поехать на бал - это очень ваби.
Ваби -- это отсутствие чего-либо вычурного, броского, нарочитого, то есть в представлении японцев вульгарного. Ваби -- это прелесть обыденного, мудрая воздержанность, красота простоты. Воспитывая в себе умение довольствоваться малым, японцы находят и ценят прекрасное во всем, что окружает человека в его будничной жизни, в каждом предмете повседневного быта. Не только картина или ваза, а любой предмет домашней утвари, будь то лопаточка для накладывания риса или бамбуковая подставка для чайника, может быть произведением искусства и воплощением красоты. Практичность, утилитарная красота предметов -- вот что связано с понятием ваби.
"Ваби" и "саби" -- слова старые. Со временем они стали употребляться слитно, как одно понятие -- "ваби-саби", которое затем обрело еще более широкий смысл, превратившись в обиходное слово "сибуй".
3. Сибуй.
Если спросить японца, что такое сибуй, он ответит: то, что человек с хорошим вкусом назовет красивым. Сибуй, таким образом, означает окончательный приговор в оценке красоты. На протяжении столетий японцы развили в себе способность распознавать и воссоздавать качества, определяемые словом "сибуй", почти инстинктивно. В буквальном смысле слова сибуй означает терпкий, вяжущий. Произошло оно от названия повидла, которое приготовляют из хурмы.
Сибуй -- это красота простоты плюс красота естественности. Это не красота вообще, а красота, присущая назначению данного предмета, а также материалу, из которого он сделан. Кинжал незачем украшать орнаментом. В нем должна чувствоваться острота лезвия и добротность закалки. Чашка хороша, если из нее удобно и приятно пить чай и если она при этом сохраняет первородную прелесть глины, побывавшей в руках гончара. При минимальной обработке материала -- максимальная практичность изделия -- сочетание этих двух качеств японцы считают идеалом.
Понятия "ваби", "саби" или "сибуй" коренятся в умении смотреть на вещи как на существа одушевленные. Если мастер смотрит на материал не как властелин на раба, а как мужчина на женщину, от которой он хотел бы иметь ребенка, похожего на себя, -- в этом отзвук древней религии синто. Слово "сибуй" воплощено в терпком вкусе зеленого чая, в тонком, неопределенном аромате хороших духов.
Сибуй -- это первородное несовершенство в сочетании с трезвой сдержанностью. Сладенькое, мяконькое, гладенькое (ничтожно комфортное), вычурно претенциозное, бесполезно чрезмерное (вульгарное), блестящее, броское, визгливое (навязчивое)- все это не сибуй. Не может быть красивым так же и все похотливое, низкое, животное, - с одной стороны, и - мертвое, холодное, механическое - с другой.
4. Югэн. По настоящему красивое должно быть сокровенным, неуловимым, а значит по настоящему живым, одухотворенно живым (а не по животному, - скотски живое - плоско, предсказуемо). Красивое - значит возвышенно живое, а значит - таинственное, недосказанное, уходящее в недостижимые выси и глуби первородного мира.
Тайна искусства состоит в том, чтобы вслушиваться в несказанное, любоваться невидимым. В этой мысли коренится четвертый критерий японского представления о красоте. Он именуется "югэн" и воплощает собой мастерство намека или подтекста, прелесть недоговоренности. Югэн - недосказанность, сокровенная суть, неуловимая таинственная красота мира. Искусство согласно этому принципу должно быть направленно только на главное - выявление намеком сокровенной неуловимой сути предметов, людей, душевных переживаний, остальное дополняется воображением и эмоциональным откликом читателя, зрителя, слушателя.
Эстетика югэн развила хэйанскую эстетику моно-но аварэ: очарование печалью вещей путем осознания мимолетности и преходящей сути бытия. Заложенная в природе Японских островов постоянная угроза непредвиденных стихийных бедствий сформировала у народа душу, очень чуткую к изменениям окружающей среды. Буддизм добавил сюда свою излюбленную тему о непостоянстве мира. Обе эти предпосылки сообща привели японское искусство к воспеванию изменчивости, бренности.
Радоваться или грустить по поводу перемен, которые несет с собой время, присуще всем народам. Но увидеть в недолговечности источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Не случайно своим национальным цветком они избрали именно сакуру.
Весна не приносит с собой на Японские острова того борения стихий, когда реки взламывают ледяные оковы и талые воды превращают равнины в безбрежные моря. Долгожданная пора пробуждения природы начинается здесь внезапной и буйной вспышкой цветения вишни. Ее розовые соцветия волнуют и восхищают японцев не только своим множеством, но и своей недолговечностью. Лепестки сакуры не знают увядания. Весело кружась, они летят к земле от легчайшего дуновения ветра. Они предпочитают опасть еще совсем свежими, чем хоть сколько-нибудь поступиться своей красотой.
Поэтизация изменчивости, недолговечности связана со взглядом буддийской секты дзэн, оставившей глубокий след в японской культуре. Смысл учения Будды, проповедует дзэн, настолько глубок, что его нельзя выразить словами. Его можно постигнуть не разумом, а интуицией; не через изучение священных текстов, а через некое внезапное озарение. Причем к таким моментам чаще всего ведет созерцание природы в ее бесконечном изменении, умение всегда находить согласие с окружающей средой, видеть величие мелочей жизни.
С вечной изменчивостью мира, учит секта дзэн, несовместима идея завершенности, а потому избегать ее надлежит и в искусстве. В процессе совершенствования не может быть вершины, точки покоя. Нельзя достигнуть полного совершенства иначе, как на мгновение, которое тут же тонет в потоке перемен.
Совершенствование прекраснее, чем совершенство; завершение полнее олицетворяет жизнь, чем завершенность. Поэтому больше всего способно поведать о красоте то произведение, в котором не все договорено до конца.
Чаще намекать, чем декларировать, -- вот принцип, который делает японское искусство искусством подтекста. Художник умышленно оставляет в своем произведении некое свободное пространство, предоставляя каждому человеку по-своему заполнять его собственным воображением.
У японских живописцев есть крылатое выражение: "Пустые места на свитке исполнены большего смысла, нежели то, что начертала на нем кисть". У актеров издавна существует заповедь: "Если хочешь выразить свои чувства полностью, раскрой себя на восемь десятых".
Японское искусство взяло на себя задачу быть красноречивым на языке недомолвок. И подобно тому как японец воспринимает иероглиф не просто как несколько штрихов кистью, а как некую идею, он умеет видеть на картине неизмеримо больше того, что на ней изображено. Дождь в бамбуковой роще, ива у водопада -- любая тема, дополненная фантазией зрителя, становится для него окном в бесконечное разнообразие и вечную изменчивость мира.
Югэн, или прелесть недосказанности, -- это та красота, которая скромно лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность. Ее может вовсе не заметить человек, лишенный вкуса или душевного покоя.
читать дальшеСозерцание
Восприятие окружающего у японца и европейца отличается кардинально. Вероятно ключ к этому различию - СОЗЕРЦАНИЕ. Западный человек, русский человек всегда наблюдает за окружающим. Взгляд его скачет, он сосредотачивает свое внимание то на одном, то на другом, как бы вглядываясь в это. Для японца же характерна тяга к СОЗЕРЦАНИЮ. Когда японец СОЗЕРЦАЕТ он не выделяет какой-то отдельный объект для наблюдения, а как бы растворяет свое внимание в восприятии всего в целом, всей панорамы. Он вглядывается, вслушивается, вчувствуется в целый мир лежащий перед ним. И когда получается растворить, расширить точку внимания - в раскрывшуюся дверь восприятия обрушиваются образы, звуки и ощущения целокупного мира, симфония взаимодействия всего со всем. В этом момент он только часть мира, не противопоставленная ему (субъектно-объектные отношения), а включенная в него, открывшаяся ему. Для японца, как ни для кого красота - это прежде всего гармония, гармония себя со всем бытием вместе. В момент СОЗЕРЦАНИЯ "Я" как бы растворено в мире, оно только воспринимает, наслаждается гармонией мира и с миром. "Я" ничего не хочет, не проявляет своей воли, рациональности. Он в этот момент НЕ ДУМАЕТ, его мысли не скачут с предмета на предмет. Это на самом деле медитация, которой инстинктивно обучен каждый японец. Эта медитативная причастность гармонии, по мнению японцев, очищает их душу, их карму, возвышая из низменного грязного мира хаоса в возвышенный чистый мир небесных божеств. Поэтому это не просто хорошо, это самое важное, необходимое для любого достойного человека.
Именно культ красоты и природы и является, по сути, национальной религией японцев. Красота присутствует в природе всюду и от человека требуется лишь зоркость, чтобы увидеть ее. Более того - не увидеть эту красоту в окружающем - значит показать свою кармическую деградацию, выявить погружение в неупорядоченный хаос, загрязненный низ бытия, в ад. И наоборот - причастность красоте и гармонии себя и природы, мира говорит о возвышении души человека в небесные благие божественные чистые кармические области. Отсюда понятно почему именно эстетическое чувство, а, не, например, моральная принципиальность, аскеза, т.е. этическое чувство, является важнейшим для японца. Поступить не красиво - значит в любом случае не правильно, плохо, гадко. Если же поступок красив - он не может быть плох по определению, даже если этот поступок связан с самым грязным - смертью.
Жажда общения с природой граничит у японца с самозабвенной страстью. Причем любовь эта вовсе не обязательно адресуется одним только захватывающим дух крупномасштабным красотам -- предметом ее может быть и травинка, на которой обосновался кузнечик; и полураскрывшийся полевой цветок; и причудливо изогнутый корень -- словом, все, что служит окном в бесконечное разнообразие и изменчивость мира.
Чувство изящного, наклонность наслаждаться красотою свойственны в Японии всему населению от земледельца до аристократа. Уже простой японский крестьянин -- эстет и артист в душе, непосредственно воспринимающий прекрасное в окружающей природе. Нередко он совершает отдаленные путешествия, чтобы полюбоваться каким-либо красивым видом, а особенно красивые горы, ручьи или водопады служат даже объектом благоговейного культа, тесно переплетаясь в представлениях простолюдина с конфуцианскими и буддийскими святынями.
Из этого культа красоты, стремления жить в согласии с ней и возникло японское искусство. Стремление к гармонии с природой - ее главная черта. Так, японские архитекторы возводят свои постройки так, чтобы они сливались с окружающей средой, были открыты ей. Вообще же вопросах вкуса японцы очень просты и превыше всего ценят естественность, как и показывает их образ жизни.
Четыре мерила прекрасного. Итак, связь красоты и природы для японца неразрывна. Природа для него - естественный правильный ход вещей, прекрасный мир в целом, а не что-то противостоящее культуре, цивилизации. Красота и естественность для японцев - понятия тождественные. Все, что неестественно, не может быть красивым. Но ощущение естественности можно усилить добавлением особых качеств. Вот ключевые эстетические категории в Японии, оказавшие огромное влияние на развитие искусства и образ жизни японцев.
1. Саби - буквально - патина, ржавчина - пропитанность стариной, временем, естеством, полученная естественным образом в своем естественном месте. Время способствует выявлению сущности вещей. Поэтому японцы видят особое очарование в следах возраста. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелый камень в саду или даже обтрепанность - следы многих рук, прикасавшихся к краю картины. Все, что сумело накопить в себе и сохранить протекавшее через них время, сам окружавший их мир, послужить этому миру - с особой силой отсылают к общению с этим миром, к правильному к нему отношению.
2. Ваби - прелесть на вид слабого, малого, скромного, покоряющего своей правильностью, внутренней чистотой, искренностью и достоинством, это чарующее одиночество вещей на своем месте. Выдающийся мастер чайной церемонии Сэн-но Рикю, создатель ритуала ваби-тя ("простой, уединенной чайной церемонии"), предписания которого остаются в силе по сей день, уподоблял дух ваби "цветку, который расцвел на увядшем дереве, или клочку травы, пробивающейся сквозь снежный покров, - другими словами, жизненной силе, проявившейся в чужом окружении". Скромная прекрасная Золушка за ночными трудами в доме мачехи, отказавшаяся поехать на бал - это очень ваби.
Ваби -- это отсутствие чего-либо вычурного, броского, нарочитого, то есть в представлении японцев вульгарного. Ваби -- это прелесть обыденного, мудрая воздержанность, красота простоты. Воспитывая в себе умение довольствоваться малым, японцы находят и ценят прекрасное во всем, что окружает человека в его будничной жизни, в каждом предмете повседневного быта. Не только картина или ваза, а любой предмет домашней утвари, будь то лопаточка для накладывания риса или бамбуковая подставка для чайника, может быть произведением искусства и воплощением красоты. Практичность, утилитарная красота предметов -- вот что связано с понятием ваби.
"Ваби" и "саби" -- слова старые. Со временем они стали употребляться слитно, как одно понятие -- "ваби-саби", которое затем обрело еще более широкий смысл, превратившись в обиходное слово "сибуй".
3. Сибуй.
Если спросить японца, что такое сибуй, он ответит: то, что человек с хорошим вкусом назовет красивым. Сибуй, таким образом, означает окончательный приговор в оценке красоты. На протяжении столетий японцы развили в себе способность распознавать и воссоздавать качества, определяемые словом "сибуй", почти инстинктивно. В буквальном смысле слова сибуй означает терпкий, вяжущий. Произошло оно от названия повидла, которое приготовляют из хурмы.
Сибуй -- это красота простоты плюс красота естественности. Это не красота вообще, а красота, присущая назначению данного предмета, а также материалу, из которого он сделан. Кинжал незачем украшать орнаментом. В нем должна чувствоваться острота лезвия и добротность закалки. Чашка хороша, если из нее удобно и приятно пить чай и если она при этом сохраняет первородную прелесть глины, побывавшей в руках гончара. При минимальной обработке материала -- максимальная практичность изделия -- сочетание этих двух качеств японцы считают идеалом.
Понятия "ваби", "саби" или "сибуй" коренятся в умении смотреть на вещи как на существа одушевленные. Если мастер смотрит на материал не как властелин на раба, а как мужчина на женщину, от которой он хотел бы иметь ребенка, похожего на себя, -- в этом отзвук древней религии синто. Слово "сибуй" воплощено в терпком вкусе зеленого чая, в тонком, неопределенном аромате хороших духов.
Сибуй -- это первородное несовершенство в сочетании с трезвой сдержанностью. Сладенькое, мяконькое, гладенькое (ничтожно комфортное), вычурно претенциозное, бесполезно чрезмерное (вульгарное), блестящее, броское, визгливое (навязчивое)- все это не сибуй. Не может быть красивым так же и все похотливое, низкое, животное, - с одной стороны, и - мертвое, холодное, механическое - с другой.
4. Югэн. По настоящему красивое должно быть сокровенным, неуловимым, а значит по настоящему живым, одухотворенно живым (а не по животному, - скотски живое - плоско, предсказуемо). Красивое - значит возвышенно живое, а значит - таинственное, недосказанное, уходящее в недостижимые выси и глуби первородного мира.
Тайна искусства состоит в том, чтобы вслушиваться в несказанное, любоваться невидимым. В этой мысли коренится четвертый критерий японского представления о красоте. Он именуется "югэн" и воплощает собой мастерство намека или подтекста, прелесть недоговоренности. Югэн - недосказанность, сокровенная суть, неуловимая таинственная красота мира. Искусство согласно этому принципу должно быть направленно только на главное - выявление намеком сокровенной неуловимой сути предметов, людей, душевных переживаний, остальное дополняется воображением и эмоциональным откликом читателя, зрителя, слушателя.
Эстетика югэн развила хэйанскую эстетику моно-но аварэ: очарование печалью вещей путем осознания мимолетности и преходящей сути бытия. Заложенная в природе Японских островов постоянная угроза непредвиденных стихийных бедствий сформировала у народа душу, очень чуткую к изменениям окружающей среды. Буддизм добавил сюда свою излюбленную тему о непостоянстве мира. Обе эти предпосылки сообща привели японское искусство к воспеванию изменчивости, бренности.
Радоваться или грустить по поводу перемен, которые несет с собой время, присуще всем народам. Но увидеть в недолговечности источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Не случайно своим национальным цветком они избрали именно сакуру.
Весна не приносит с собой на Японские острова того борения стихий, когда реки взламывают ледяные оковы и талые воды превращают равнины в безбрежные моря. Долгожданная пора пробуждения природы начинается здесь внезапной и буйной вспышкой цветения вишни. Ее розовые соцветия волнуют и восхищают японцев не только своим множеством, но и своей недолговечностью. Лепестки сакуры не знают увядания. Весело кружась, они летят к земле от легчайшего дуновения ветра. Они предпочитают опасть еще совсем свежими, чем хоть сколько-нибудь поступиться своей красотой.
Поэтизация изменчивости, недолговечности связана со взглядом буддийской секты дзэн, оставившей глубокий след в японской культуре. Смысл учения Будды, проповедует дзэн, настолько глубок, что его нельзя выразить словами. Его можно постигнуть не разумом, а интуицией; не через изучение священных текстов, а через некое внезапное озарение. Причем к таким моментам чаще всего ведет созерцание природы в ее бесконечном изменении, умение всегда находить согласие с окружающей средой, видеть величие мелочей жизни.
С вечной изменчивостью мира, учит секта дзэн, несовместима идея завершенности, а потому избегать ее надлежит и в искусстве. В процессе совершенствования не может быть вершины, точки покоя. Нельзя достигнуть полного совершенства иначе, как на мгновение, которое тут же тонет в потоке перемен.
Совершенствование прекраснее, чем совершенство; завершение полнее олицетворяет жизнь, чем завершенность. Поэтому больше всего способно поведать о красоте то произведение, в котором не все договорено до конца.
Чаще намекать, чем декларировать, -- вот принцип, который делает японское искусство искусством подтекста. Художник умышленно оставляет в своем произведении некое свободное пространство, предоставляя каждому человеку по-своему заполнять его собственным воображением.
У японских живописцев есть крылатое выражение: "Пустые места на свитке исполнены большего смысла, нежели то, что начертала на нем кисть". У актеров издавна существует заповедь: "Если хочешь выразить свои чувства полностью, раскрой себя на восемь десятых".
Японское искусство взяло на себя задачу быть красноречивым на языке недомолвок. И подобно тому как японец воспринимает иероглиф не просто как несколько штрихов кистью, а как некую идею, он умеет видеть на картине неизмеримо больше того, что на ней изображено. Дождь в бамбуковой роще, ива у водопада -- любая тема, дополненная фантазией зрителя, становится для него окном в бесконечное разнообразие и вечную изменчивость мира.
Югэн, или прелесть недосказанности, -- это та красота, которая скромно лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность. Ее может вовсе не заметить человек, лишенный вкуса или душевного покоя.